Уже было упомянуто, что существует социология, как опыт создать науку об изменениях, которым подвержены общества при своем образовании. Но каждое изменение общества необходимо должно вызывать соответствующее изменение и в сознании образующих его индивидов, влиять на их духовную организацию. Этот вновь появившийся дух, в свою очередь, становится другой элементарной составной частью, другим строительным материалом для общества, отличным от прежнего духа, и по необходимости должен проявить свою сущность в новом, им вызванном видоизменении общества. Таким образом, дальнейшее развитие общества вызывает также изменение человеческого типа, а это изменение, в свою очередь, способствует новому видоизменению общественной среды. Так как совершенная наука об обществе должна коснуться всего, чем оно обусловленно, то и развитие человеческого типа по необходимости является предметом социологии. Физическая антропология занимается физическим типом человека. К ней следует присоединить, в качестве отдела социологии, еще историческую антропологию, которая должна рассматривать физические изменения человеческого типа, совершившиеся в течении исторического хода событий. Психическая антропология или, как ее сокращенно называют, психология, исследует душу. И к ней тоже нужно присоединить историческую психологию, которая должна установить душевные изменения, вызванные историей. Поэтому совершенная социологии вполне совпала бы с философией истории; в конце концов обе науки различались бы только по имени. Но социологии, как наука об обществе, уже своим названием выдвигает один только объект, а другой - человеческий тип - упускает [стр. 8] из виду: поэтому представляется рациональным научное исследование истории называть «философией истории»; это название, по сравнение с социологией, пользуется также и правами исторического старшинства.
В. Вундт предлагает очень ясное на первый взгляд деление задач истории как науки, а значит и философии истории с одной стороны, и социологии - с другой; темой социологии является, по его мнению, состояния человеческого общества, тогда как наука истории занимается исследованием событий, которые приводили к этим состояниям. Правда, все важнейшие области состояний общества он относит к отдельным социологическим наукам, к этнологии, демографии и государствоведению (обнимает политическую экономию и право), так что для социологии в тесном смысле остаются лишь общие понятия и принципы социальной жизни; к отдельным же наукам об обществе социология относится так, как например общее языковедение относится к грамматике отдельного языка или общая физиология к частной физиологии растений и животных. Но провести это делению всюду невозможно. Сам Вундт должен признать, - а еще сильнее это подчеркивает Э. Бергейм, - что общество в своем развитии никогда не находится в состоянии покоя. Вунтд, конечно, прав, указывая на относительную устойчивость общественных состояний. В истории бывают весьма устойчивые состояния, как, например, государственное устройство и жизнь азиатских обществ; эти состояния можно описать. Можно еще установить общие понятия и принципы таких состояний, как того требует от социологии Вундт, потому что они повторяются довольно часто, и из многих единичных явлений можно извлечь общие выводы. Но понять состояния в их причинах и только таким путем вполне объяснить их можно лишь при условии наблюдения процесса их развития (становления). Так, например, все сословные общества или, что то же, разделенные на касты, характеризуются «религией закона», в которой боги имеют нравственное значение, являются охранителями нравственных учреждений, или же этими функциями обладает единое божество. Но наряду с этим боги отчасти имеют еще и чисто натуральное значение, которое может быть понято лишь как развитие веры предшествующей эпохи, - эпохи чисто политеистического натурализма. Старая религия продолжает существовать рядом с новой или скрывается в ней, в особенности если нет жреческого сословия, [стр. 9] которое приводит новые идеи в законченную систему. Итак, социология в том ограниченном виде, в котором предлагает ее Вундт, была бы несовершенной наукой, и только история служила бы ей восполнением, возвышая ее от простого описания до объяснения.
На деле сам Вундт не в состоянии всюду придерживаться своего деления; он признает, что «о принципиальном различии между социальными и историческими законами не может быть и речи», что «социальные законы развития составляют лишь отдел исторических законов развития», а его «социальные законы отношений» содержат в себе, для сосуществования явлений, повторений тех исторических законов отношений, которые установлены для последовательности явлений. Если Вундт далее, желая обосновать свой взгляд на развитие истории и социологии указывает на аналогию различия между статикой и динамикой, которое приводит классическая механика, то можно ему возразить, что в самой механике это различие уже не имеет значения в наше время. Его также все более и более вытесняет тенденция к принципиальному единству. В то время как Д’Аламбер старался свести все динамические проблемы к статическим, Лагранж уже поступил обратно с принципом потенциальных скоростей; таким образом, принципиального различия между ними нет, и основываться на этой аналогии нельзя.
Итак, отделить философию истории, ограничив ее, например, описанием развития человеческого типа, так же невозможно, как и изолировать от нее социологию в виде статики обществ. Человеческий тип неразрывно связан с типом общества, а само общество может быть понято только в своем развитии. Таким образом, существует одна только наука о судьбах человеческого рода, как бы ни называли ее - социологией, философией общества, или, как мы решили, философией истории. Чем она отличается от отдельных наук о социальной жизни, мы укажем в другом месте при изложении принципиальных основ нашей теории.
Исторически, конечно, можно прекрасно обосновать различие задач философии истории и социологии. Прежняя философия истории (термин, как известно создан Вольтером, а первая система св. Августином) - не имела в виду изучить общество, как целое, - наоборот, она всегда придавала одной стороне социальной жизни настолько [стр. 10] решающее значение, что считала возможным из нее выводить все остальное. Поэтому в нижеследующем «критическом обзоре» старые системы философии истории, насколько они имеют значение для настоящего времени, будут упомянуты в главе о односторонних исторических теориях.
Но историческая терминология не препятствует новому определению задач науки сообразно. с потребностями настоящего времени. Поэтому в дальнейшем изложении всюду где нет специальной оговорки, термин «философия истории» употребляется в только только что указанном смысле наряду с социологией. Все более или менее серьезные попытки отделить их, одну от другой, как увидим далее, оказываются совершенно напрасными.